Публикуем фрагменты книги краеведа Лидии Ламперт «Это наша с тобой биография»: Из истории села Красное-на-Волге Костромской области» (Кострома, 2021) с воспоминаниями местных жителей о нападении на село карательного отряда чекистов в июле 1919 года.
В Красном начинали косить после празднования церковного праздника первоапостольных Петра и Павла, то есть после 12 июля. Шёл второй день сенокоса. С раннего утра мужики вышли на покос.
Вот как вспоминала этот день Александра Ивановна Пузанчикова (в девичестве Молоснова): «Из окон нашего дома был виден весь Красный луг и дорога на Волгу к пристани. В какой-то момент я услышала шум на улице, выглянула в окно и увидела, что люди бегут с покоса. Добежав до нашего дома, бросали в наш огород косы, грабли и продолжали бежать вверх по улицам. Затем я увидела, что по дороге от пристани скачут конники ровным строем. На них красные шаровары. Впереди у конника на пике была голова лошади, а замыкал отряд конник с конским хвостом на пике. Перед нашим домом конники рассыпались. Одни остались на лугу, другие разъехались по улицам, догоняя бежавших мужиков. В руках у них были шашки и пистолеты. Двое конников остановились около нашего крыльца. Дверь была открыта. Один крикнул: «Эй, мужики, выходите!». В это время у нас гостил брат моего отца. Он служил в Красной армии у Ворошилова. Шинель его висела на виду в крыльце. Когда вышла моя мама, конник ей сказал: «Закройте дверь, никуда не выходите». Видимо, нас спасла шинель дяди. Выстрелов на Волге не слышала и боя никакого не видела».
О том, что отряд прибудет в Красное с такой миссией, местная партячейка знала, и своих, сочувствующих новой власти, оповестила заранее. Протоиерей Пётр Чулков так вспоминает рассказ своего отца Ивана Андреевича Чулкова о тех событиях: «Ваня Вика, один из местных коммунистов, накануне шепнул отцу (они оба мальчишками причащались в церкви на день Иоанна-воина и друг друга хорошо знали): «Завтра из дома никуда не выходи. Повесь снаружи замок и сиди дома. О том, что услышал от меня, молчи». Отец так и сделал. Весь день 14 июля семья просидела дома, под замком, занавесок не открывали». Чулковы остались живы, хотя многие в тот день лишились своих близких. Отряд на конях с шашками наголо ворвался в Красное со стороны Волги. Первыми жертвами были двое глухонемых, которые возвращались с ягодами из леса. Их зарубили на дороге в село (рассказ протоиерея Петра Чулкова).
Константин Иванович Чувиляев
А вот что рассказали Татьяна Алексеевна Пастухова и Вера Алексеевна Оборина: «В то злополучное утро наш дядя пошёл с другом на Воложку. Нашему дяде Чувиляеву Константину Ивановичу исполнилось тогда 18 лет. В семье он был самый любимый сын. Особенно его любил отец. С Волги Костя с другом не вернулись. Отец был уверен, что их убили каратели. Когда всё утихло, он пошёл на Волгу искать сына. Там увидел ужасную картину: по берегу лежат убитые, сарай, стоящий здесь же, полон трупов. Вода от крови была красная. Отец искал среди мёртвых сына, перевёртывал все трупы, не нашёл. Придя домой, лег на лавку и умер, сердце не выдержало. А Костя? Он пришёл домой через три дня и рассказал родным о том, что с ним произошло: «Мы с другом были на Воложке, отдыхали. Мы видели, как у пристани остановилась баржа с конниками и солдатами, как ровным строем они поскакали в село. Мы с другом подплыли к барже, охраны не было. Сбоку была небольшая лодка, мы залезли в неё и решили покататься. Вниз по течению поплыли к острову. Доплыли до Здемирова и только там мы услышали выстрелы, напугались, забрались на колокольню церкви и сидели там три дня. Боя на лугу не видели».
Константин Васильевич Токмаков 14 июля был на Красном лугу на покосе с сыном Василием. Пришел с покоса домой на улицу Троцкого (теперь Фрунзе). «Окно было открыто, отец сидел у окна в белой рубашке. Подошёл солдат, крикнул три раза: «Эй, в белой рубашке, выходи». Жена сказала: «Куда ты, старый! Пусть Васька выйдет, ему ничего не будет». Ваське шёл 18-й год. Через два дня мать его нашла среди убитых в сарае. Могилы заложники рыли себе сами», – рассказал младший брат Николай Константинович Токмаков.
Павел Арсентьевич Ситников, отпускник-кавалерист Красной Армии, георгиевский кавалер, был на побывке у отца в Красном. «Подошёл к их дому красноармеец, окликнул его. Он в это время разговаривал с соседом Николаем Александровичем Пастуховым, тот пришёл просить хомут для лошади. Их обоих повёл каратель по улице к Волге. Мать Коли Пастухова увидела, как их парой ведут по улице, и крикнула: «Беги, Колька!» Колька и сиганул через забор и пролежал в картофельнике до ночи. Павла Арсентьевича расстреляли, несмотря на имеющиеся документы о службе в Красной Армии. Было ему 24 года…» (Из рассказа Н.Н. Рассадиной).
Василий Ксенофонтович Зотов (сидит) с семьей
Василий Ксенофонтович Зотов 14 июля ушёл косить с утра у Белого Камня. «Закончив косить, пошёл домой. По пути зашёл к тёще на улицу Лермонтова, попив чаю, пошёл домой. Осталось только перейти мостик на улице Малой (ныне Луначарского, напротив здания нынешнего суда) – и вот он, дом. Дома жена и шестеро детей. Но перед ним неожиданно появился конник. Выстрел – и Василий Ксенофонтович убит». (Рассказ внука – Евгения Григорьевича Зотова).
Александру Ивановну Чувиляеву в возрасте 18 лет убили 14 июля на лугу на Гришенке. «Побежала Шура за лошадью, та там паслась, боялась, что уведут каратели, и поплатилась жизнью. Была просватана, на Покров должна была состояться её свадьба». (Рассказ сестры – Фасты Ивановны Шишовой).
Вспоминает Нонна Александровна Ловыгина: «Мой дед Яков и бабушка Прасковья жили в самом низу улицы Садовой. День был жаркий, двери в доме открыты. Подъезжает к крыльцу всадник и просит попить. Мой дед сидит за столом. Солдат спрашивает: «А это кто?». «Да хозяин, старый дед», – отвечает бабушка. «Спрячь пока его…» – и всадник отъехал от дома. Бабушка пошла следом посмотреть, уехал ли солдат, и видит: из-под горы поднимается другой служивый и спрашивает: «Ну, как у тебя дела?». – «Да никак». – «А я сейчас завалил троих!».
Этими тремя оказались Дмитрий Николаевич Беляев, 55 лет; Александр Михайлович Фадеев, 44 лет, и Михаил Ефремович Романов, 62 лет.
Александр Михайлович Фадеев жил на улице Клары Цеткин. Рассказывает его внучатая племянница Лидия Алексеевна Калёнова: «Дед перед выходом на покос оделся, как на праздник. Надел чистую рубаху, новые лапти, на пояс надел новый «лопаточник» (в него клали брусок для заточки косы). Пошёл с друзьями косить на Красный луг. Его сначала верховой полоснул шашкой, но он еще смог спрятаться в стог. От боли раненый застонал. Его услышали и добили уже из винтовки. Тело деда нашли возле Донатовского магазина в центре. Туда кто-то на телеге привёз убитых друзей».
Среди них был и Дмитрий Николаевич Беляев, который проживал на улице Фрунзе. Был на Красном лугу изрублен шашкой. «Тело и голова были так изуродованы, что жена мужа узнала только по бороде». (Рассказ Г.П. Смирновой, жены его внука).
Семья Михаила Ефремовича Романова
Третий из погибших друзей – Михаил Ефремович Романов. О нём следует сказать особо. По молодости он проживал в деревне Васильково с отцом, матерью, братьями, сестрами. На дому делал ювелирные изделия, как самый старший из братьев занимался их сбытом. Был отчаянный, нашёл хороший сбыт своей продукции аж в Ташкенте. За что и получил своё прозвище – Мишка Ташкентский. Торговля шла хорошо. Понемногу начал под видом золотых продавать и латунные изделия. Разбогател. Перевёз в Ташкент мать и семью брата Гаврилы. За фальшивые изделия получил срок. И отправили его в ссылку в Сибирь, в село Шушенское. Там он познакомился с Владимиром Ульяновым (Лениным), проникся революционными идеями и писал домой родне, чтобы бумажные деньги срочно меняли на золото (в доме их был целый сундук) – скоро будет революция (по воспоминаниям двоюродной правнучки – Валентины Павловны Усыниной).
Это было в далёком 1898 году. В то время ссыльный Владимир Ульянов пишет книгу «Развитие капитализма в России». В одной из глав он в качестве примера приводит село Красное Костромской губернии. Причём подробно описывает орудия и средства производства кустарей-ювелиров. Называет фамилии прасолов: Мазова, Чулкова, Сорокина и других. Позже Надежда Константиновна Крупская вспоминала: «С Владимиром Ильичом мы венчались в Шушенском. Кольца нам сделал из медного пятака мастер-ювелир, отбывавший с нами ссылку». Не наш ли Мишка Ташкентский сделал те кольца? Климат Узбекистана не подошёл его матери и после ссылки семья Романовых перебирается на родину в деревню Веселово. Позднее они переехали в Красное. И вот 14 июля 1919 года на покосе Михаил Ефремович погибает от руки карателя, от руки рабоче-крестьянской революции. Неисповедимы пути Господни! Все три друга похоронены в одной братской могиле, ухаживает за ней Галина Павловна Смирнова.
И другая братская могила есть на нашем кладбище. Могила братьев Фёдора, Василия, Павла и Николая Токмаковых. Все четверо были зарублены у порога родного дома на глазах у родителей. 18, 19, 20 и 22 лет от роду, все Николаевичи. Их дом находился на углу улицы Садовой и Республиканской. Вышли ребята по требованию конников из дома, а идти с ними на Волгу отказались.
На этой же улице Республиканской зарубили Фёдора Ивановича Мазова. Он пришёл на краткосрочную побывку с Гражданской. К их дому подъехал верховой, увидел Мазова, приказал выйти. Вышел Фёдор Иванович в форме красноармейца с документом. Вместе вышли жена и мать. Отказался Фёдор Иванович идти с конником на Волгу. Тот выхватил шашку, полоснул и ускакал (В.И. Курдюков, «Красноселие»).
Двое братьев Рассадиных (Херапычи) – Иван и Дмитрий, жившие на улице Розы Люксембург, были тоже зарублены у своего дома. Их соседка, жена И.А. Дерябина, с младенцем на руках оказавшаяся невольным свидетелем этой расправы, пережила такой шок, что потеряла рассудок. Ей потом всюду мерещилась кровь. Она постоянно мыла полы, двери, окна. И в Красном женщины говорили: «Ты чего трёшь, как Дерябиха?». (Рассказ Г.В. Акуличевой по воспоминаниям её близких).
Бежавших с покоса Анатолия Ивановича Ситникова, 30 лет, и Павла Феопонтовича Молоснова, 20 лет, шашка карателя настигла на улице Пушкина, где они и жили. А Иван Васильевич Каменский во время событий 14 июля 1919 года чудом остался жив. На крики людей он выскочил из своего дома на улице Некрасова прямо под шашку карателя. Спасаясь от удара, закрыл голову руками. Удар пришелся вскользь по пальцам тыльной стороной шашки. Окровавленный, он уполз в картофельник и пролежал там до ночи. Пальцы впоследствии срослись, но почти не сгибались, и рука работала плохо (Рассказ Л.П. Ловыгиной, родной племянницы).
Николай Павлович Захаров, живший на улице Кузнечной (теперь Ленина), с другом решили посмотреть, что происходит на улице. «А навстречу – всадники с шашками. Они напугались, побежали, хотели перепрыгнуть к соседу через забор. Друг перескочил, а Коля не успел. Так на заборе и зарубили. Было ему 19 лет». (Рассказ Веры Павловны Чувиляевой, родной племянницы).
Отец Павла Константиновича Чувиляева (учителя физкультуры Красносельской средней школы, ныне покойного) Константин Иванович Чувиляев чудом остался жив. Спасаясь от карателей, он забежал в дом своего дяди на улице Республиканской. Пуля угодила в ворота. Каратели в дом не входили, боялись потерь.
Фёдора Александровича Кокошникова зарубили на улице Некрасова. Было ему 16 лет. В этот день он помогал соседу Алексею Егоровичу Курицыну на покосе. Косили на острове. Когда раздались выстрелы, Федя переплыл Воложку (не послушал Алексея Егоровича), побежал до дому и здесь, у родного порога, попал под шашку карателя. Пацана тут же на лавке у колодца под окнами родного дома и обмыли. (Из рассказа Ольги Алексеевны Калёновой, в девичестве Курицыной).
«Конники рубили, стреляли, хватали всех, невзирая на лица», – вспоминала Ольга Васильевна Смирнова, бывший инструктор райкома партии, проживавшая на улице Малой. Она сама из окон собственного дома видела, как убивали людей.
Магазин Доната Сорокина в селе Красном
Часть заложников уводили на пристань к Волге, другую часть заталкивали в подвал магазина Доната Сорокина. Каратели рыскали по всему Красному. Кто не подчинялся – рубили у порога родного дома. Кто пробовал бежать, того догоняла пуля.
Отряд прошёлся не только по Красному, но и по всей Красносельской волости. Пострадало село Подольское. В селе Даниловское Александр Красильников, в прошлом кавалерист, защищая свой дом от поджога, убил бойца карательного отряда Щербакова. За убийство Щербакова каратели сожгли село Даниловское целиком. Такой же участи подверглись деревни Конищево и Ивановское.
Нина Николаевна Рассадина вспоминала: «Мой дед по линии матери Андрей Фёдорович Козлов, мастер-ювелир, проживал в деревне Ивановское. В целях противопожарной безопасности на чердаке своего дома держал запас воды в бочках. 14 июля, когда каратели поджигали деревню, он вместе с семьёй поливал дом водой из этих бочек. Дом отстояли от огня. Дом единственный в деревне уцелел от пожара».
Село Красное ждала та же участь, что и Даниловское. Но в последний момент на мольбы местных коммунистов командир отряда Френкель принял другое решение. Он обложил село огромной контрибуцией, взяв заложников почти из каждого дома. Каратели меняли их на золото и серебро.
Порфирий Ксенофонтович Трескин с женой и дочерью
Моя бабушка Лидия Порфирьевна Сорокина (в девичестве Трескина), сама чуть не стала жертвой карателей. Когда те подъехали к родительскому дому, они с братом ещё спали на сеновале. Каратели уводили в заложники отца. Дети зашевелились на сеновале и один из карателей выстрелил. Только крик отца «Не стреляйте! Там дети!» их спас. После она со своей матерью Юлией Александровной ходила выкупать на Волгу своего отца Порфирия Ксенофонтовича Трескина, мастера-ювелира. Бабушке было в ту пору 13 лет. В семье, кроме неё, было еще шестеро детей. Понесли самое ценное – серебряную вазу, подаренную прадеду на его свадьбу богатым родственником. Отца они выкупили. А вазу впоследствии случайно бабушка увидела в доме у одного из партийных работников.
Заложников, собранных в подвале Донатовского магазина, 15 июля расстреляли возле центрального пруда. Среди них был и 47-летний священник церкви Петра и Павла отец Александр (Александр Михайлович Горицкий). В последние часы перед смертью он исповедовал своих односельчан и принял с ними мученическую смерть. Каратели обязали и местных коммунистов принять участие в расстреле.
Елизавета Григорьевна Всемирнова
Александра Александровна Антонова (в девичестве Всемирнова) так рассказывала мне об этом: «15 июля 1919 года у пруда в центре села среди прочих заложников был расстрелян мой отец Александр Александрович Всемирнов, тридцати лет отроду, отец четверых детей. Пятым моя мама Елизавета Григорьевна (в девичестве Токмакова) была беременна на седьмом месяце. Папа считался сочувствующим новой власти. 14 июля родители были на покосе в селе Исаковское. Услыхав выстрелы, отец побежал в Красное на выручку свояку Захарову Александру Осиповичу – председателю волостного исполнительного комитета, который якобы был арестован пришедшими в село дезертирами. Однако он был схвачен карателями и в числе заложников оказался в подвале Донатовского магазина. Расстреливал его волостной военный комиссар Михаил Иванович Березин. Это нам уже позднее рассказал наш сосед Василий Логинов, единственный, кто уцелел после расстрела. Он ночью выполз раненый из-под груды тел. Березин стрелял в отца трижды. И только на крик отца «Что, стрелять не научился?» он в упор выстрелил ему в голову».
Шура помнит, как привезли обезображенное тело отца, как причитала бабушка, голосила мать. Помнит и огромную лужу крови на половицах. А ещё помнит и самих карателей. 14 июля, когда родители уехали на покос, она с младшими осталась на попечение старой бабушки. Дед во дворе возился с лошадью. В это время раздался стук в дверь. Двое верховых кричали, чтобы вышли хозяева и вывели лошадь. Бабка стала их ругать: «Ещё чего вам, антихристы?!». Те ответили: «Если не замолчишь, старая, пристрелим!». Дед вывел со двора лошадь, что-то шепнул ей на ухо (лошадь деда понимала с полуслова). Каратели хлестнули лошадь по крупу, но она даже не повела хвостом: «Ты чего, старик, нам суёшь такую старую клячу» – и отъехали от дома. Я с братом Колькой продолжала смотреть в окно: они забарабанили в дом напротив. Из дома вышел парень, протянул верховому документ, что находится в отпуске по ранению. Тот выхватил шашку и рассек ему голову. Жили в этом доме Молосновы». Сестра Вера родилась через 7 недель после гибели отца. На пятерых сирот новая власть единожды вдове выдала 1,5 пуда ржи.
Борис Алексеевич Чижов с женой
Дьякон церкви Петра и Павла Борис Алексеевич Чижов тоже оказался в числе заложников и был расстрелян вместе с отцом Александром Горицким. Свидетелем гибели этих святых людей оказалась Мария Ивановна Смирнова, которой тогда было 17 лет. К подвалу она пришла выкупать своего отца. Из подвала заложников выкликали пофамильно и на виду у народа стреляли в головы. Б.А. Чижова и А.М. Горицкого вызвали вдвоём. У Чижова сразу снесло полголовы, а Горицкий был выстрелом ранен и ещё пытался ползти, его тут же и добили. У Бориса Алексеевича Чижова осталась жена и шестеро детей. Было ему в ту пору 33 года.
Николай Михайлович Дугин вместе с женой тоже находился в числе заложников в подвале магазина Доната Сорокина. Жену выпустили, велели принести выкуп. Они жили на улице Русина, напротив почты, имели справное хозяйство. Она собрала всё серебро, отнесла, но мужа не отпустили. Убили. Похоронили в общей могиле с двенадцатью земляками. Было ему тогда 40 лет. Остались 7 детей. Через семь лет семью за долг перед государством в 40 кг мяса выгонят из дома, дом отберут. Сейчас в этом доме муниципальные квартиры (семейный архив А.В. Шаховой).
Василий Константинович Уткин, только что вернувшийся из мест заключения после Сарапульских событий, тоже оказался в числе заложников в подвале. Это был купец, торговавший ювелирными изделиями. Его дом до сих пор стоит в переулке Пушкина (бывшая улица Загонная). Его отпустили домой за выкупом. Придя домой, он велел семье срочно уехать, сам вернулся обратно. Выкуп не помог, 15 июля его расстреляли. Родственники нашли его раненым среди трупов, умер он на руках сестры. (Рассказ правнучки Людмилы Александровны Перцевой).
Вот что рассказала мне двоюродная правнучка Доната Сорокина Людмила Ивановна Маркова: «Моя мама, Воробьева Мария Ивановна, 1900 года рождения, вместе с родителями в ту пору проживала на улице Конюшенной (ныне Луговая). Семья была большая – 10 детей. Жили своим хозяйством: две коровы, лошадь. Отец занимался извозом. Возил сухостой из леса и продавал. В тот день он был в лесу на заготовке хвороста. Его каратели взяли в заложники, когда он из леса ехал домой. Затем местные большевики Иван Смирнов (Вика) и Александр Фролов с членами карательного отряда явились к нам в дом: «Где сыновья?». Старшие братья Николай и Порфирий, заслыша выстрелы, пустились наутек в лес, на Гришенку. Бабушка Шура на их вопрос ответила: «Не знаю. Ищите». Они обшарили двор, слазали на сеновал, в погреб и ушли ни с чем. Мама слышала выстрелы в селе. Когда всё стихло, на следующий день она бегала в центр к пруду, видела гору окровавленных тел. На самом верху, среди трупов лежал подросток лет 15-ти с широко открытыми глазами, из полуоткрытого рта торчала корочка хлеба…»
Через неделю Николая и Порфирия Воробьевых забрали в Красную Армию. Не обошлась новая власть без новобранцев. Быть или расстрелянным тут, или убитым на фронте. Порфирий пропал без вести, а Николай пришёл домой израненный и вскоре помер. Так семьями они и не обзавелись.
А вот как о тех событиях вспоминает Маргарита Михайловна Токмакова: «Моей маме Софье Александровне Шпажниковой шёл 21 год. Она была старшим ребёнком в большой семье. Ей доверяли все дела по дому и по хозяйству. 14 июля она на лошади повезла два мешка с зерном на мельницу, выехала за Красное, а навстречу всадники. «Кто такая? Куда? Что везёшь в мешках?». С этими словами они проткнули штыками мешки. Посыпалось зерно. Мама напугалась, вернулась домой. Жили они на улице Некрасова у пруда. На следующий день она слышала выстрелы. У пруда расстреливали заложников. Доносились крики «Братцы, за что?!», после которых выстрелы продолжались».
Василий Яковлевич Антонов тоже оказался в числе заложников. Его схватили возле собственного дома. Через два дня, когда всё успокоилось, его жена, Зоя Михайловна, взяла их восьмерых детей и пошла искать мужа. Спустилась в подвал, где были заложники, и стала звать Василия. А там темно, ничего не видно. Но всё же на родной голос он откликнулся. Когда вышел на свет, оказалось, что от ужаса, пережитого в эти дни, Василий Яковлевич ослеп. Через год он умер. (Воспоминания Изы Николаевны Зотовой, внучки, 2013 г.).
